Сергей Скрипка: «Это живая работа, за что я её всегда безумно любил и люблю»

М. Сёмина: Вначале хочется немного поговорить об истории легендарного оркестра. Известно, что когда-то фильм сопровождали пианисты-тапёры. И вдруг вместо тапёра — целый оркестр.

С. Скрипка: Не совсем вдруг. Основатель нашего оркестра Давид Семёнович Блок осуществлял подобное музыкальное сопровождение фильмов ещё в начале XX века. Но это были спорадические эксперименты. Сначала в Волгограде, потом уже более организованно в Москве: в кинотеатре в Большом зале консерватории, в кинотеатре «Арс», на других площадках. Он собрал своих друзей (у него был костяк из тридцати человек) и потом добирал остальных музыкантов из Большого театра, из разных оркестров. В основном записи производились ночью, поэтому музыканты спокойно могли принимать в этом участие. Это был замечательный вид приработка. А после записей Давид Семёнович очень часто организовывал общие собрания за столом. Он был удивительно общительным человеком. Его очень любили и всегда с удовольствием к нему тянулись.

Так вот, момент, когда сложился костяк, считается датой образования оркестра. Во всяком случае, Давид Семёнович сам так считал. Будучи в добром здравии, в 1944 году, в сложный, переломный год войны, он организовал в Колонном зале Дома Союзов вечер, посвящённый двадцатилетию Оркестра кинематографии. Сохранилась программа этого концерта. Вела Любовь Орлова. Играли только-только записанную музыку Дмитрия Шостаковича к фильму «Зоя». Выступали все дирижёры, которые были в оркестре. В общем, очень представительный, серьёзный концерт. Его бы не стали просто так организовывать. Кто бы позволил, если бы не было ясно, что оркестру двадцать лет. Так что отсчёт у нас идёт не с первой, а с промежуточной точки.

Никаких исследований, касающихся Оркестра кинематографии, никто никогда не проводил. Нет ни одной книжки про наш оркестр, нет никакого нормального архивного справочника. Поэтому мы сейчас сами раскапываем. Мы выпустим довольно большой буклет к нашему юбилею.

М. Сёмина: Сергей Иванович, расскажите о вашем дирижёрском пути, о том, как вы пришли в Оркестр кинематографии.

С. Скрипка: Я убеждён, что нас ведёт кто-то по жизни. Одни говорят «судьба», другие говорят «божье провидение» — кто как это называет. Но всё равно человек, который к чему-то предрасположен, к чему-то стремится и достаточно целеустремлён, дойдёт до цели, обязательно.

М. Сёмина: То самое предназначение, да?

С. Скрипка: То самое, когда ты чувствуешь, что вот оно — моё место. Вообще, я был невероятный киноман. Я с удовольствием посещал все премьеры в нашем родном Харькове — и советские, и зарубежные. Я был в курсе того, что происходит в кино. К нам приезжал Тарковский, привозил «Солярис». Я, естественно, тогда ничего не понял в этом фильме. Нужно пройти период взросления, становления, чтобы почувствовать, что такое христианское всепрощение, которое передано в последних кадрах фильма. Постижение того киноязыка очень пригодилось мне в дальнейшем, потому что разбираться в стилевых особенностях картин необходимо для того, чтобы во время озвучивания понимать замысел режиссёра, его намерение, понимать режиссёрский «птичий язык», как это называет Дашкевич.

М. Сёмина: Вы как проводник.

С. Скрипка: Посредник, толмач. И вот получилось так, что, когда я учился на четвёртом курсе консерватории, Лео Гинзбург предложил нескольким своим студентам: «Не хотите попробоваться в Оркестр кинематографии? Они объявили дирижёрский конкурс». И я с удовольствием пошёл. Многие сказали: «Нет, это низкое искусство, нам это не нужно! Мы занимаемся симфонической музыкой. Что это такое?!» А я всегда считал, что не бывает низкой и высокой музыки. Бывает хорошая и плохая. По жанрам то же самое. И я прошёл отбор.

М. Сёмина: И на сорок семь лет.

С. Скрипка: Это точно. Кстати, фильм Евгения Матвеева, с которым я проходил испытание, назывался «Судьба» — говорящее название. Мне дали кусочек, который надо было продирижировать и точно уложить его в экран. Он начинается с экраном и с ним должен закончиться. Помню, остаётся два такта — у меня выброс адреналина: музыка сейчас закончится, а экран… Я заканчиваю музыку — заканчивается экран! Само собой уложилось. Не знаю как. На меня посмотрели подозрительно и говорят: «А давайте ещё раз попробуем». Такое же ощущение: остаётся два такта — и опять точно! Юра Якушев, аранжировщик этой музыки, говорит: «Ну наш человек!»

М. Сёмина: За это время вы сотрудничали с выдающимися композиторами. Среди них и Альфред Шнитке, и Евгений Крылатов, и Софья Губайдулина, и Максим Дунаевский — очень много великих имён.

С. Скрипка: Из современных — Геннадий Гладков, Алексей Рыбников, Владимир Дашкевич. Ну, а из мэтров — Андрей Павлович Петров, Андрей Эшпай, Александра Пахмутова. Мало композиторов, с которыми я не работал. Я думал, что так будет всегда: одна запись — Андрей Павлович Петров, другая запись — Евгений Дога, «Мой ласковый и нежный зверь», потом Эшпай, потом Пахмутова… А ведь такое созвездие не бывает постоянным.

М. Сёмина: Это концентрат на определённое время.

С. Скрипка: Да, это был расцвет музыки в кино. Я попал в самое жерло вулкана, который тогда пылал. И какие режиссёры работали, боже мой! Мой первый фильм с Рязановым — «Гараж». Моя первая картина с Данелией — «Осенний марафон». С Гайдаем — «За спичками».

М. Сёмина: А приходилось быть между двух огней? С одной стороны — режиссёр, с другой — композитор?

С. Скрипка: Это нормальная ситуация. Запись может идти замечательно, и вдруг где-то в середине коса на камень находит. И тут начинается миротворческий процесс. У меня было даже такое, что композитор бросил партитуру, хлопнул дверью и ушёл. Ну, а режиссёр с жалостью в глазах говорит: «Ну что теперь будем делать?» Я говорю: «А вы можете сказать, что вы хотите?» Я не могу передать, что он сказал, поскольку придётся запикивать абсолютно всё. Я говорю: «А, ну так бы и сказали!» Я дал указания арфе, флейте, мы сыграли. «Ну вот, — говорит, — я это его и просил!» Всё бывало. Это живая работа, за что я её всегда безумно любил и люблю.

М. Сёмина: А как развивался процесс музыкального озвучивания кинофильма?

С. Скрипка: Раньше, когда мы начинали, не было никаких кликов, никаких готовых фонограмм, чтобы ты мог послушать, как это будет. Тебе приносили только-только расписанную партитуру, на ней даже следы от пальцев оставались, потому что чернила ещё не засохли. Там была масса ошибок, которые надо было сразу поправить. И тут выяснялось, что за это время режиссёр уже перемонтировал картину, и там, где у него был поцелуй, теперь у него пинок под одно место, и надо срочно переставить. И мы на ходу всё это подгоняли.

Сейчас работа уже гораздо более технологична. Композитор приносит готовый клик, который ускоряется, замедляется. То есть теперь попадать на взрыв не надо: всё уже уложено, взрыв будет в нужном месте.

М. Сёмина: Клик — это то, что у вас в наушниках?

С. Скрипка: Да, это метроном в наушниках. Он может идти с разной скоростью, и музыка накладывается на него, поэтому её можно точно уложить. А раньше всё надо было делать, как говорится, из головы.

М. Сёмина: А клик есть только у вас или у всех музыкантов?

С. Скрипка: Сейчас весь оркестр работает в наушниках. Это не все оркестры умеют, это наша специфика. Раньше мы записывали под огромный экран. И очень трудно было записывать, особенно когда там какие-нибудь интересные сцены. Не дай бог, захочется режиссёру обнажённую натуру. Ну это всё, катастрофа, можно запись заканчивать, потому что весь оркестр там!

М. Сёмина: А не в партитуре.

С. Скрипка: Ну что вы, о чём речь! А сейчас, когда монитор только перед дирижёром, то только дирижёр наслаждается экраном.

М. Сёмина: А музыканты наслаждаются только дирижёром.

С. Скрипка: А музыканты наслаждаются кликом.

М. Сёмина: Сейчас всё чаще и чаще используются синтезированные звуки, семплы. Как вы к этому относитесь?

С. Скрипка: Это большая беда для кинематографа, потому что обедняются его средства выразительности. Ну это как если бы художник писал картину масляными красками на папиросной бумаге — она разъедется в конце концов. Здесь ведь что получается? Есть замечательные актёры, есть прекрасный оператор, и отвратительный музыкальный ряд. Раньше для этого существовали музыкальные редакторы, которые режиссёру объясняли: «Милый, ты хорошо понимаешь в своей профессии, но ничего не понимаешь в музыке. Помолчи, мы за тебя всё сделаем». Приглашали композитора, сдавали эскизы, принимали эти эскизы, то есть был производственный процесс. Выходил полноценный продукт, а не усечённый: вроде всё хорошо, а сбоку дырка в виде отсутствия музыки. Я говорю: если вы подражаете Западу, так у них ни один фильм, который выдвигается на «Оскар», не сделан без оркестра.

М. Сёмина: Это очень важный показатель. И мы счастливы, что существует Оркестр кинематографии. Впереди юбилейные программы, посвящённые столетию этого коллектива. Как будем праздновать?

С. Скрипка: Праздновать будем широко, с огоньком. Нас очень поддерживает Министерство культуры. Оно нас благословило на эти празднования. С сентября у нас будут гастроли. Мы первый раз выезжаем так далеко: Благовещенск, Хабаровск, Владивосток. В декабре мы будем давать концерт в Питере.

А самый главный наш концерт будет пятого октября, поскольку в этот день мне исполняется семьдесят пять лет, а оркестру сто. Всё совпадает. В этом концерте мы проследим этапы развития киномузыки. Мы начнём с того этапа, когда был тапёр-оркестр. А потом у нас появляется звуковой фильм — «Путёвка в жизнь». Дальше я не буду рассказывать, поскольку интрига должна сохраняться. Во всяком случае, мы приглашаем всех наших любимых солистов, наших любимых режиссёров и композиторов. Надеюсь, что с публикой никаких вопросов не будет, как, впрочем, никогда и не возникало. Мы хотим сделать одно обширное отделение. Ну, а потом, как говорится, следующее отделение для друзей.

Приходите на наши концерты. У нас несколько абонементов в филармоническом зале. Наш самый любимый — «Живая музыка экрана».