Мария Юдина. Гений чистой простоты

Пианистка Мария Юдина стала легендой ещё при жизни, хотя была равнодушна к чрезмерному вниманию к себе и не принимала цветов от поклонников после выступлений. Испытывая пренебрежение к материальным ценностям, Мария Вениаминовна шокировала публику непрезентабельным внешним видом и появлениями на концертах в неизменном чёрном платье, больше напоминающем одежду монахини. Но уже после первых музыкальных тактов публика забывала о предрассудках внешнего толка, погружаясь в божественный мир звуков и гармоний Марии Юдиной. Её выступления делали людей лучше, духовно чище.

Особый свет исходит и от фотографий пианистки, когда смотришь на них и одновременно слушаешь в её исполнении тот же фортепианный концерт № 23 Моцарта. Сочинение в трактовке Юдиной, в своё время задевшее душу и сердце Сталина, магически действует и на нынешних студентов Музыкальной академии имени Гнесиных. Здесь Юдина долгое время преподавала. В вузе хранят память о неподражаемом педагоге: на четвёртом этаже в кабинете № 85 на стене между двух роялей висит портрет Марии Юдиной. В аудитории занимаются, правда, не пианисты, а дирижёры-хоровики. Как тут не вспомнить, что в юности Мария, студентка Петербургской консерватории, пела в церковном хоре храма Воскресения Христова Спаса на Крови.

Критики отмечали глубину басовых линий в фортепианных партитурах, исполняемых Юдиной. Бархатные низы были у неё опорой всего нотного текста, что позволяет проводить параллели как раз с хоровым звучанием. Всех студентов, проходящих обучение в «юдинском классе», педагоги непременно посвящали в истории из жизни грандиозной пианистки. Но больше говорили не о её чудаковатом одеянии, а чудодейственном фортепианном таланте.

Нынешние пианисты, слушая записи Юдиной, все как один замечают, что она играла медленнее, чем принято в наши дни. Своих же современников она в прямом смысле пронзала внешне сдержанной манерой исполнения и, по контрасту, исповедальностью трактовки нотного текста. Когда Юдина играет Lacrimosa Моцарта, то страшно дышать, боясь спугнуть животрепещущие паузы, доводящие вовсе не до слёз, а наивысшего просветления. Юдинское прочтение «Гольдберг-вариаций» Баха, не разбрасываясь прилагательными, можно охарактеризовать самым сложным для исполнения термином semplice, что в переводе с итальянского означает «просто». С какою мощью звучала в её исполнении органная прелюдия и фуга ля минор Баха, сыгранная на всего лишь кабинетном рояле…

Пианистка поклонялась не только музыке Баха, родственной религиозной души, но и считала иконами стиля произведения композиторов XX века. Мария Юдина восхищалась сочинениями Стравинского, Веберна, Хиндемита, вела переписку с Булезом, Штокхаузеном, Ноно и проявляла интерес к творчеству Шёнберга — создателя додекафонии. Мария Вениаминовна зачем-то исполняла сочинения Мясковского и Прокофьева, непонятные народу, отстроенному на прямолинейный лад для строительства развитого социализма.

Советские вожди пытались навязать Марии Вениаминовне образ диссидентки. Но её не интересовала политика, она не писала писем протеста, не звала на демонстрации. Если и читала стихи Пастернака, то лишь потому, что они ей нравились. Юдина защищала в периоды гонений Шостаковича, потому как считала его давним другом, с которым познакомилась ещё во время учёбы в питерской консерватории.

В 1948 году, после выхода в свет «знаменитого» постановления ЦК о формализме в музыке, в старом здании Союза композиторов уважаемые авторы с «волчьим» энтузиазмом громили «зарвавшихся» коллег, в числе которых был и Шостакович. После заседания он, бледный как мел, абсолютно потерянный, убитый морально, один вышел на улицу. Здесь его, тоже одна, ждала Юдина.

Через двадцать с лишним лет именно Шостакович взял на себя организацию панихиды и похорон Юдиной. Больше никто из видных культурных деятелей на случившуюся беду не откликнулся. Мария Вениаминовна ушла из жизни в 1970 году уставшая, опустошённая, непонятая ни одним из режимов, при которых её пришлось ежедневно совершать творческий подвиг. Даже в период оттепели, когда советская культура глотнула свежий воздух свободы, Юдиной припомнили толерантное отношение к ней Сталина. О могучем таланте пианистки заговорили лишь в начале 90-х годов, когда Мессиан и Стравинский стали «записными» классиками, а Пастернак… модным литератором.