Музыкальный революционер раннего барокко
Он открыл первый в мире публичный оперный театр, превратил музыку Возрождения в драму барокко, заставив её говорить голосами живых людей, а не богов. Клаудио Монтеверди. Родился в Кремоне в 1567 году. С детских лет служил певчим в соборе, учился у органиста Марк-Антонио Индженьери, у которого воспринял технику полифонического письма.
В 1590 году переехал в Мантую, где двенадцать лет служил певцом, виолистом, а затем помощником капельмейстера. Поездка во Фландрию в 1599 году познакомила его с фламандской и французской музыкой, что расширило его творческую палитру. Первую известность принесли ему канцонетты и мадригалы — уже в ранних сборниках 1582–1584 годов видна высокая полифоническая техника.
Но настоящую революцию Монтеверди совершил в гармонии: он вводил скачки на септиму и нону, септаккорды, хроматизмы, смелые параллельные квинты. Его мадригалы постепенно приобретали черты аккордно-гармонического склада, а к вокальным партиям добавлялось инструментальное сопровождение.
В 1607 году появился «Орфей» — опера, поразившая современников необычной трагедийной трактовкой мифа. За ней последовали «Ариадна» (со знаменитым «Плачем»), «Прозерпина», «Возвращение Улисса» и новаторская «Коронация Поппеи» — первая опера на исторический сюжет.
С 1613 года до конца жизни Монтеверди руководил капеллой святого Марка в Венеции. Здесь он написал множество духовных сочинений, распространив своё новаторство и на церковную музыку. В 1637 году при его непосредственном участии в Венеции открылся первый публичный оперный театр, где ставились и его произведения.
До наших дней сохранилась музыка трёх опер: «Орфей», «Возвращение Улисса» и «Коронация Поппеи». Многие современные композиторы перерабатывали их для сегодняшней сцены. Полное собрание сочинений Монтеверди занимает 16 томов.
Он умер в 1643 году, но его музыка продолжает звучать — как мост между эпохами, как диалог между правилами и свободой. Как писал сам Монтеверди: «Музыка должна быть рабой текста, но королевой эмоций». Его творчество — доказательство того, что даже самые смелые эксперименты могут стать классикой, если в них есть душа.