Виктор Кнушевицкий вошёл в историю советской музыки как новатор, соединивший академическую школу с эстрадной стихией. Родившись в семье саратовского юриста и страстного меломана, он с детства погрузился в мир звуков: отец обучал его игре на скрипке, а в созданной по инициативе семьи музыкальной школе юный Виктор постигал азы композиции. Его профессиональный путь начался с дерзкого эксперимента — в 12 лет он уже играл в ресторанных оркестрах, сочетая классическую скрипку с самостоятельно освоенным тенор-саксофоном.
Переломным стал 1928 год, когда Кнушевицкий, услышав оркестр Александра Цфасмана в московском «Казино», навсегда отдал сердце джазу. «Мне казалось, что всё это недосягаемо», — вспоминал он позднее, но уже через год делал аранжировки для Исаака Дунаевского, чья оперетта «Женихи» в его обработке зазвучала свежими красками. К середине 1930-х он стал ключевой фигурой советской эстрады: возглавлял оркестр Московского цирка, создавал джазовые редакции для Госиздата, а в 1936 году возглавил экспериментальный Государственный джаз-оркестр СССР. Этот коллектив, для которого Шостакович написал знаменитую Сюиту, Кнушевицкий превратил в лабораторию синтеза жанров — от рапсодий на темы народных мелодий до обработок Чайковского и Дебюсси.
Военные годы изменили творческую траекторию дирижёра. После расформирования Госджаза он руководил фронтовым оркестром Первой ударной армии, а в 1945-м создал Эстрадный оркестр Всесоюзного радио. В условиях борьбы с «космополитизмом» Кнушевицкий находил парадоксальные решения: под видом «Антологии джаза» записывал «Катюшу» Блантера, сохраняя в аранжировках фирменные синкопы, а в программах с Георгием Виноградовым и Людмилой Геловани умело балансировал между официальным репертуаром и джазовыми импровизациями. Его послевоенные работы — особенно «Молдавская рапсодия» — демонстрировали уникальный стиль, где вальсовая пластика сочеталась с виртуозными пассажами саксофонов.
Личная драма музыканта — борьба с алкоголизмом, из-за которой он оставил Госджаз, — не помешала ему сохранить профессиональное мастерство до конца жизни. Даже в 1960-е, когда джаз в СССР вновь попал в опалу, аранжировки Кнушевицкого для оркестра Всесоюзного радио оставались эталоном звучания. «Он превращал эстраду в симфонию», — отмечал композитор Николай Минх, вспоминая, как Виктор Николаевич мог одной фразой раскрыть тембровые возможности тромбона или кларнета.
Умер Кнушевицкий в Москве, оставив после себя не только записи и партитуры, но и особую традицию — синтез академической культуры с энергией джаза. Его наследие живет в современных обработках русской классики, где по-прежнему слышны отголоски тех смелых экспериментов, что когда-то начинались в петровском кинотеатре под скрипку юного музыканта.