Табула двадцатая. С чего начинается Родина
Выпуск 20
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
Гребни волн Кубенского озера, шипучие как свежий квас, набегают на мелководье. На песке топчется маленький мальчик, не решаясь искупаться: озеро огромное — с полсотни километров в длину, с десяток в ширину, и парнишка называет его морем. Чтобы увидеть, как в синеву окунается желток солнца, залезает на крышу рядом стоящей церкви. Последние годы в ней располагался детский дом, и его директором была Клавдия Михайловна Гаврилина. Она заметила спускающегося с верхотуры сына и тут же отругала, назвав бездельником. Сорванец не решился признаться, что был занят сочинением музыки.
Клавдия Михайловна хотела, чтобы Валера стал ветеринаром, инженером или, на худой конец, рабочим с гарантированным заработком. Трудно сказать, почему домашней одеждой Валерия Александровича со временем стал чёрный сатиновый халатик, какие чаще всего носили труженики сапожных мастерских: то ли из-за практичности, то ли в память о матери, с которой он так редко разговаривал по душам: сначала из-за её ареста по ложному доносу, а после освобождения — из-за разных взглядов на жизнь.
Любимая тётка рассказала, что талантом он пошёл в отца, геройски погибшего на полях Великой Отечественной. Сам Валерий Гаврилин штурмовал одну музыкальную высоту за другой — интернат для одарённых детей, потом консерваторию. Читал взахлёб: в детстве Гейне, в юности Конфуция, а в зрелости «распробовал» Зощенко и даже мечтал написать оперу по его рассказам.
Гаврилин не был диссидентом, но в партию вступать не желал. Знакомый уговаривал, мол, станешь коммунистом, будешь чаще ездить за границу, ведь на родине тебя зажимают. Гаврилина не прельщала подобная перспектива: единожды выехав за рубеж, уже на следующий день заскучал по дому. Ленинградцем себя не считал, хотя в Северной столице прожил 40 с лишним лет. Гаврилин навечно прописал себя в вологодской деревне рядом с Кубенским морем. Возвращался туда нечасто, когда становилось невыносимо душно от спёртого городского воздуха, ханжества и лжи. После одного из побегов композитор напишет в дневнике: «Я сочиняю и живу только тем, чем напитался в детстве, будучи в своём родном крае».
