Зверята
Выпуск 3
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
Черно-белая фотография, очень старая. На ней пожилой и абсолютно седой мужчина с породистым лицом, будто высеченным из камня, сидит в окружении юношей. Они одеты в темные брюки и курточки с белыми воротничками, и только на одном военный мундир с погонами. Это кадет Александр Скрябин — с короткой модной стрижкой под «горшок», еще никаких усов, круглолицый, хорошенький, расковано и уверенно смотрит в камеру. А угрюмый, неуклюжий паренёк в верхнем ряду с прилизанными волосами — это Серёжа Рахманинов. Они еще не знают, что скоро расколют музыкальное пространство на два непримиримых лагеря — «скрябинистов» и «рахманистов» — и станут символами грядущего двадцатого века. Как же они оказались на одной фотографии?
Их объединил Николай Зверев, легендарный московский педагог по фортепиано. Пути пересеклись, когда Рахманинова выгнали из питерской консерватории за прогулы, а начальник военного училища разрешил талантливому курсанту Скрябину заниматься со Зверевым.
В Москве в то время Николая Сергеевича знали и уважали все. Аристократ, красавец с дипломом математика, заядлый картежник, проигравший состояние, и великий учитель. Обитателям купеческого Зарядья его уроки стоили огромных денег, а талантов он обучал бесплатно. Самых-самых брал на полный пансион. Они жили у него дома, столовались, занимались с педагогами по разным предметам. Учились танцевать, ходили в оперу и на концерты, а летом ездили на дачу в Подмосковье и на море в Крым. Но за это Зверев требовал дисциплины — оплеухи раздавал направо и налево, подъем в 6 утра и занятия до четырех каждый день. А по воскресеньям встречали Чайковского и братьев Рубинштейн, Танеева и Юргенсона и, конечно, музицировали.
Однажды гостей не устроили маленькие руки Саши Скрябина. Учитель сразу бросился защищать — зато виртуозность и какой звук! Но рядом стоял Сережа Рахманинов, с его огромными прекрасными руками, не умещавшимися даже на клавиатуре. Что ощутил в те минуты Скрябин? Уязвленное самолюбие?
Пройдет каких-нибудь пару десятилетий, и он будет повторять как мантру строчку Бальмонта «Предо мною другие поэты — предтечи». Уже тогда ему не будет равных среди композиторов. По его мнению.
