Табула седьмая. Идеальный космополит
Выпуск 7
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
«В тёмном лесе кинареички поют. Мне, девчонке, грусть-разлуку придают», — заунывно распевает песнь русская девушка Параша, героиня оперы «Мавра». Комедийный мини-водевиль Игоря Стравинского появится в 1922 году. С этого момента композитор почти полвека не будет использовать родной язык в своих сочинениях. «Ни слова по-русски» — станет его профессиональным кредо до самой смерти.
Он откажется от «рашн фолк» и последний привет родине отправит в виде изящного балета «Поцелуй феи», написанного на темы Чайковского. Окончательно стряхнув пыль отечества, объявит себя «идеальным космополитом» и отправится путешествовать в прошлое Италии, Франции, Греции и Америки. Неоклассика станет его прибежищем на несколько десятилетий, а потом человек «тысячи и одного стиля» вернётся в настоящее. Модная додекафония, стирающая границы между странами и континентами, поставит жирную точку в его музыкальной Одиссее.
Отечественные искусствоведы приучили нас видеть в Стравинском русского композитора. А ведь с самого начала он был ориентирован на Запад, и даже «русский фольклор подавал опрысканным французскими духами». Речь идёт о триаде балетов во главе с «Петрушкой», написанных для парижских сезонов Дягилева. Тогда, на волне огромного интереса к культуре далёкой ля Рюсси, было выгодно быть русским. А потом — нет.
«Но ведь Стравинский всю жизнь говорил дома по-русски», — убеждали нас. Он любил Достоевского, кота назвал Васькой, а не Мейсеном, обожал чёрную икру, а мёд мог есть с утра до ночи. Но разве это что-то даёт для понимания его музыки? Как и то, что он ненавидел большевиков, и в середине 1920-х отклонил предложение выступить в Советском Союзе, а в начале 60-х согласился. Он был равнодушен к подвигу Гагарина, презирал Шостаковича, а пронзительный фильм «Баллада о солдате» навеял на него скуку — ушёл, даже не досмотрев до конца.
Стравинский прожил две третьих своей жизни сначала в Швейцарии и Франции, а потом в Америке. И лишь треть — в России. Он не ностальгировал о ней как Бунин, во время Второй мировой не помогал деньгами Красной армии как Рахманинов, и миллионы погибших бывших соотечественников для него были лишь цифрами в газете, которую он читал за утренним кофе. Уехав в эмиграцию, композитор не взял с собой родину, потому что он был идеальным космополитом — без родины, истории и национальности.
