«Ликвидация», или В поисках истины

Каждого поклонника современного российского кинематографа эти звуки раз за разом погружают в атмосферу советской послевоенной Одессы: культовый сериал Сергея Урсуляка 2007 года «Ликвидация» с блистательными актёрскими работами Владимира Машкова и Михаила Пореченкова. История о борьбе с бандитизмом — в музыкальном оформлении композитора Энри Лолашвили. Здесь есть всё: и динамизм, и тревожность, и необходимая меланхолия. Да и главная тема цепляет настолько, что невозможно оторваться. Только вот что-то напоминает…

Как ни странно, но саундтрек Лолашвили — не единственный случай в отечественном кино, эксплуатирующий уже известную нам мелодию в жанре детектива с любовной интригой. За 30 лет до «Ликвидации» на советские экраны вышел фильм Игоря Шатрова «И это всё о нём» — с Евгением Леоновым и Игорем Костолевским в главных ролях. Как и в «Ликвидации» — лишь в другом ключе — злодеяния, уголовный розыск, таинственная гибель героя… Музыку к фильму написал автор любимых детских песен — Евгений Крылатов, сопроводивший ретроспективные картины безмятежного счастья всё той же темой.

Характер печально-щемящей мелодии очевиден: на неё поют только о любви — любви ностальгической и ушедшей безвозвратно. Именно в таком амплуа эта музыка обрела жизнь и в кинематографе, и на эстраде. О своей возлюбленной поет герой Марио Ланца в музыкальной комедии 1952 года «Because you’re mine» — «Потому что ты моя».

А это уже другой кумир середины ХХ-го столетия — Фрэнк Синтра. Ещё одна любовная баллада — и вновь на ту же самую мелодию.

В случае и с Ланца, и с Синатрой — создатели песен честно указали первоисточник: Иоганнес Брамс, третья часть — поко аллегретто — из Третьей симфонии. Оказывается, автор грустного напева — суровый, мощный и величественный классик Иоганнес Брамс, от которого подобного всплеска лирических эмоций можно было бы ожидать в последнюю очередь. Факт остается фактом: 50-летний композитор написал задушевный романс с «улыбкой сквозь слёзы». О чём вспоминал композитор, достигший к тому моменту европейской славы и статуса подлинного классика немецкой музыки? На портретах тех лет Брамс — тихий, строгий, задумчивый. Таково и интермеццо из Третьей симфонии — тихое и задумчивое, с ясно улавливаемой ноткой обреченности и скорби. Быть может, автор подводил итоги и готовился к завершению земных подвигов? А возможно, наоборот: прощался с безвозвратно ушедшим прошлым — для нового витка жизни? Кто знает…

Очевидно другое: интермеццо из Третьей Брамса вошло в удивительный резонанс с нарождающейся культурой популярной музыки и довольно скоро стало неотъемлемой ее частью — в виде обработок, транскрипций, заимствований и музыкальных переосмыслений. И сегодня — будь то популярная песня или джазовая интерпретация мелодии Третьей симфонии Брамса — мы явственно ощущаем посыл и характер авторского первоисточника: «… и увидели все, как раскрылись небеса, и ощутили то, что может сказать музыка Истины…»