«Автоплагиаты» Рахманинова
Выпуск 61
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
Что такое плагиат? Заимствование чужого текста и использование как своего собственного. Что такое «автоплагиат»? Заимствование у самого себя. И то, и другое — намёк слушателям для лучшего понимания нового сочинения. И то, и другое — практика древняя и многими композиторами весьма любимая.
Но есть две большие разницы между автоплагиатами Баха или Генделя и, например, Рахманинова. У первых — смысл переиначивания своей же собственной музыки носил характер практический и утилитарный: облегчение работы и желание, чтобы хороший материал не пропадал даром. Ко времени же Рахманинова подобные вещи стали означать нечто другое: смысловой диалог с самим собой и, тем самым, создание единого узнаваемого авторского стиля.
Сергей Васильевич Рахманинов владел техникой автоплагиата превосходно. Более того, такой плотной взаимосвязи между произведениями разных лет трудно найти у кого-то ещё. Музыкальный стиль Рахманинова узнаваем в любом проявлении, причиной тому — устойчивое обращение к излюбленным мелодиям, гармоническим оборотам, ритмическим формулам. А в основе величественного здания — два «кита»: церковный знаменный распев и поэтика колокольных звонов. В этом можно убедиться, проследив за одной мелодией, точнее — попевкой.
Визитная карточка Рахманинова и генетический код всей русской музыки: начало Второго фортепианного концерта. Главная тема первой части — мелодия виолончелей, рождённая колокольными аккордами солиста, — корнями уходит в традиционные распевы русской православной церкви. И мелодический образ Второго концерта ещё не единожды воскреснет в других сочинениях Рахманинова. Именно с этой характерной попевки в сознание слушателей входит любимая мелодия Третьего концерта. Это уже не просто цитата полюбившегося мотивчика, а именной росчерк пера композитора.
Он же — почти что на подсознательном уровне — возникает и в медленной части изобилующего ностальгическими аллюзиями Четвертого концерта. Совсем двояко та же самая интонация звучит в трагичной Третьей симфонии: сначала как одинокий напев странника (кем себя в эмиграции и ощущал Сергей Рахманинов), и тут же — в грозном шквале оркестра, констатирующего свершившуюся трагедию.
Темы, родственные мелодиям и Второго, и Третьего концертов обнаруживаются у Рахманинова повсеместно — от Первой симфонии до последней партитуры «Симфонических танцев», что позволяет мыслить их вариантами некоего устойчивого символа «русскости» музыки композитора. А в основе — мелодика духовных песнопений, определивших особенности рахманиновского стиля.
Один из возможных ответов — в песнопении знаменного распева «Благословен еси, Господи» из «Всенощного бдения», варьирующий всё ту же хорошо нам известную мелодическую попевку. И именно эту тему — в характерном авторском ритмическом оформлении и словами трисвятой молитвы и возгласом «Аллилуйя» — Рахманинов выбирает для окончания самой таинственной и символичной партитуры — «Симфонические танцы».
«Я русский композитор», — говорил Сергей Васильевич и до последних дней хранил в себе ощущение неразрывной связи с духовным прошлым России. Быть может, поэтому после адских вихрей финала «Симфонических танцев» с инфернальными ассоциациями и образами грядущего Апокалипсиса — только появление подлинной русской молитвы даёт надежду на победу и спасение.
